Никогда еще я не видела настолько напуганного человека.

М-да, вот и думай после этого, что он не замешан! Наверняка ведь знает что-то.

Между тем среди гостей царило бурление. Ни Басманов, ни Орехов даже не сделали попытки кого-то успокоить — очевидно, их многолетний опыт подсказывал, что в таком случае надо дать людям выплеснуть эмоции. Вот Орехов, перехватив взгляд капитана, поднял со стола стеклянный бокал и вилку, очевидно, собираясь привлечь внимание гостей старым проверенным методом. И неожиданно замер.

Я не поняла, что его так удивило, пока не заметила: болтовня за центральным столом вдруг начала стихать. Вот один гость прекратил сотрясать воздух, вот другая присела на место… не сразу я поняла, что центром этого спокойствия в шторме оказалась моя подруга Марина!

Да, стыдно сказать, в ночной суете я о ней порядком забыла, хотя и подумала разок, что ей, должно быть, понравится присутствовать при расследовании. Но поговорить с ней заранее, до всеобщего объявления, и дать знать, что происходит, у меня не получилось. Не потому что не было возможности, просто я об этом не подумала.

А Марина-то восприняла все случившееся как должное, и даже уже успокаивает тех, кто оказался рядом! Вот тронула кого-то за локоть, вот кому-то улыбнулась…

Гости за другими столами начали оборачиваться, прислушиваться к тому, что происходит за главным — и как-то постепенно в салоне воцарилась тишина, перебиваемая легким гулом. В этом гуле слышался спокойный голос Марины:

— Право, Анастасия Викторовна, — я вспомнила, что так звали директора цирка, Геворкян, — можно сказать, что программа развлечений на сегодняшний день внезапно стала еще интереснее. Конечно, и я бы предпочла попасть домой вечером воскресенья, а не утром понедельника, но ведь отдохнуть лишние полдня тоже хорошо!

— Совершенно с вами согласна, милочка, — невозмутимым тоном подхватила Геворкян. — Передайте мне, пожалуйста, апельсиновый сок. Я так полагаю, он свежевыжатый?

— Судя по всему — да. И очень вкусный.

Орехов поглядел на меня удивленно и как-то оценивающе.

— Ваша подруга — настоящее сокровище, — он произнес это очень тихо, не думаю, что еще кто-то, кроме меня, мог расслышать. — Как я и говорил, вы прекрасно подбираете кадры!

Я принужденно ему улыбнулась. Знал бы он, при каких обстоятельствах мы познакомились с Мариной! И кроме того, неужели он видит меня в роли директора по кадрам своего кумпанства?

В этот момент Серебряков поднялся со своего места, деревянным шагом пересек салон и остановился рядом с нашей группкой во главе самого большого стола.

— Капитан, — сказал он, обращаясь к Басманову, — Никифор, — тут он чуть поклонился Орехову. — Я понимаю, что это очень непросто устроить, но мне бы все же хотелось затруднить вас спуском лодки. Я думаю, что вполне сумею добраться от Корниловки до Необходимска до вечера, а дела в городе требуют моего неотложного присутствия.

— К сожалению, вынужден вам отказать, — спокойно возразил Басманов. — Я отвечаю за безопасность всех пассажиров. Спуск шлюпки подвергнет вас неоправданному риску.

— Я понимаю и готов рисковать!

— К сожалению, это решение не за вами. Да и кто удержит остальных пассажиров, которые будут настаивать на том, чтобы им тоже разрешили сойти на берег?

— Никифор… — Серебряков обратил умоляющий взгляд на Орехова.

Тот только развел руками.

— Прости, Виктор, но глупо было бы с моей стороны нанимать специалиста для управления сложнейшей машиной, а потом игнорировать его слова! Да и с точки зрения Уложения для пассажирских судов на борту этого парохода у меня лишь чуть больше прав, чем у любого из вас — в том смысле, что я могу распоряжаться кое-каким грузом. Но все мореходные решения остаются за командой. Я не собираюсь спорить с капитаном Басмановым.

— Вы меня губите, — проговорил Серебряков неживым тоном, потом довольно фальшиво рассмеялся. — Разумеется, в фигуральном смысле… Ну что ж, тогда, пожалуй, пойду прилягу в каюте.

Он развернулся и тем же деревянным шагом пошел прочь. Мы с шефом переглянулись.

— Вот с него и начнем расспросы, — задумчиво проговорил шеф. — Только сначала осмотрим еще раз каюту Рогачева.

Каюта Рогачева представляла собой такой же люкс, как тот, куда поселили меня с шефом: две маленькие спальни и гостиная. Только диванчик, точно такой же, как стоял у шефа, был втиснут в эту общую комнату, а освободившееся место в большей из спален занимал низкий лежак — как раз подходящий для более крупного рогатого животного.

Точно так же, как и шефова постель, располагался этот лежак под окном.

Окно уже успели закрыть, чтобы ветром не заносило дождь и брызги. Однако, как сказал шеф, ночью оно было открыто, и из него на лежак успело накапать порядочную лужу. И верно: когда я пощупала перину и покрывало, они были влажными.

Кровать была заправлена: профессор либо не ложился вовсе, либо ложился, не разбирая постель.

— Скорее, второе, — сказал шеф. — Я нашел поверх покрывала немного бело-рыжей шерсти… Впрочем, это ни о чем не говорит: даже при наличии самых заботливых камердинеров шерсть имеет свойство оседать по всей комнате.

Я только вздохнула: мне ли не знать! Прохор и Антонина вечно ворчали на этот счет — мол, мебель приходится все время приводить в порядок. Что касается меня, то мне приходилось самостоятельно счищать серую (а потом и рыжую) шерсть со своих нарядов. Отчасти именно поэтому я стараюсь носить темные платья!

Под руководством шефа я еще раз добросовестно проверила бумаги профессора (несколько научных докладов на предстоящую осенью конференцию, ни один из которых не был написан кем-то из пассажиров судна) и его багаж (три черные шелковые шляпы и три попоны, все совершенно одинаковые — не очень понятно, зачем Рогачев брал столько запасных). Плюс еще кое-какие мелочи, необходимые в пути, вроде волосяной щетки и набора для полировки рогов. Ничего интересного. И, разумеется, ровным счетом ничего, что навело бы на мысль о том, как и почему пропал профессор.

Но, может быть, шеф заметил больше, чем я?

Однако, когда я спросила об этом, Мурчалов только головой покачал:

— Я надеялся, что утром, на свежую голову и при дневном свете, я обнаружу что-нибудь, что вчера упустил. Однако все это продолжает оставаться таким же загадочным. Ни малейшего следа злоумышленника!

Правда, защелка на двери в спальню профессора была повреждена, но шеф заверил, что это было сделано вчера, когда экипаж парохода сюда вломился. До этого дверь оставалась абсолютно целой.

— И все-таки никакого сходства с исчезновением мышей нет, — сказала я. — Там дверь каюты была открыта. Тут закрыта. Там они никак не могли выпрыгнуть сами в окно, а здесь профессору ничего не стоило вылезти.

Это была сущая правда: как и наше, окно профессора выходило на прогулочную палубу. Причем находилось на небольшой высоте: и человеку, и козлу ни малейшего риска.

— Допустим, он и вылез, — согласился шеф. — А комнату не отпер изнутри и окно за собой не закрыл, потому что намеревался вернуться тем же путем. Вопрос в том, что его на это побудило… Вы помните чопорность Рогачева: по-вашему, генмод, который носит котелки и попоны, станет пользоваться окном вместо двери? Да еще там, где его могут увидеть. Думаю, не станет без очень веской на то причины. Вот мне и интересно, что же на палубе его так заинтересовало.

Я пожала плечами. В самом деле, тот еще вопрос. Но взять в толк, какая связь с мышами тут чудится шефу, я никак не могла. Мышей, скорее всего, в самом деле выпустил один из научных противников Соколовой, и тут она виновата сама — нужно было лучше стеречь свою импровизированную лабораторию.

А вот куда делся Рогачев, гораздо интереснее. Он не маленькая мышь, его на корабле просто так не спрячешь. Если он успел отплыть на берег до того, как погода испортилась, то на чем? Наверняка лодки все сосчитаны: если бы хоть одной не достало, экипаж сразу бы сказал…