Марина порозовела еще сильнее.
— Вы просто так говорите…
— Ну что вы! — Орехов улыбнулся. — Я ведь многоопытный делец. Использовать людей по назначению — мой главный талант. Даже если вы стреляете не хуже лесничего-следопыта, который попадает белке в глаз со ста шагов, все равно вы принесете больше пользы, успокаивая людей здесь, на борту. Да и труднее эта задача.
«А ведь он не врет, — пронеслось у меня в голове. — Он не просто ей льстит, он искренне верит в свои слова! Да и прав он, по большому-то счету… Хотя насчет таланта Марины, наверное, все же преувеличивает: вряд ли она так уж хорошо влияет на людей, ничего подобного я за ней до сих пор не замечала. Просто когда в панике кто-то сохраняет холодную голову, это действует на остальных отрезвляюще…»
Румянец покинул лицо Марины, она сделалась серьезной и сосредоточенной.
— Хорошо, господин Орерхов. Я постараюсь сделать все, что в моих силах.
— Никифор, если позволите, — он поклонился.
— Тогда Марина, — она протянула ему руку для пожатия.
Таким образом сложилась наша небольшая партия: Орехов, я, Мурчалов, от команды парохода — Анисимова, боцман Савин и еще двое матросов; кроме того, в штурме вызвались участвовать несколько человек гостей. В том числе, к моему удивлению, и господин Залесский, который мне по нашему короткому знакомству показался записным занудой и трусом.
Однако Орехов деликатно отклонил большинство предложений.
— Господа и дамы! — сказал он собравшимся (на сей раз сбор этот происходил не в просторном салоне на верхней палубе с выбитым окном, а в «зимнем» салоне уровнем ниже, где стюардам пришлось торопливо снимать чехлы с мебели). — Я понимаю, что многие из вас горят желаниям помочь нашим друзьям. Однако поймите, что в таком деле мы не имеем права рисковать большим количеством народу. Капитан Басманов разрешил мне спустить на воду две шлюпки. Однако гарантий возвращения ни для кого нет. Сам капитан также вынужден был смириться, что он не может отправиться на эту миссию — согласно Уставу пассажирского мореходства он не имеет права покидать корабль иначе как в случае его полной эвакуации. Прошу и вас отнестись с пониманием к тому, что мы также отберем не всех.
Мурчалов же шепнул мне потихоньку:
— На самом деле задача состоит в том, чтобы оставить на корабле тех, кто вызвался исключительно из вежливости или потому, что побоялся осуждения остальных. Нам нужны люди с подходящим опытом и уверенные в себе. И вот увидишь, именно они-то после речи Орехова останутся, остальные возьмут самоотвод.
Шеф оказался почти прав: в результате из гостей на участии в вылазке настаивали трое, однако один, ассистент Рогачева, явно трусил гораздо больше, чем желал участвовать, и после малейшего нажима Орехова («А вы уверены, что в случае чего доберетесь до берега вплавь? Если нет, то лучше не рисковать!») снял свою кандидатуру.
Осталось двое — один исследователь-генетик, отслуживший во флоте Необходимска, по фамилии Сарыкбаев (кстати говоря, генпес, один из трех генмодов среди ученой братии, считая Рогачева), и Анастасия Викторовна Геворкян. Последней Орехов попытался вежливо отказать, не намекая на ее возраст и пол, однако она с насмешкой проговорила:
— Мне когда-то и тигров укрощать приходилось. Я еще не настолько старуха, чтобы не управиться с каким-то там морским гадом, имея столько помощников!
Должна сказать, что директор цирка совсем не выглядела на свои пятьдесят с лишним лет. Она была высокой, одного роста со мной, крепкой, со свежим и румяным лицом.
Таким образом, экипаж двух шлюпок составился.
Лодки были спущены на воду быстро — не прошло и часа с момента, как неведомая тварь увлекла Серебрякова под воду. Правда, вопрос о том, выжил ли он — не удушила ли его неведомая тварь, затаскивая под воду, и не утопила ли, транспортируя к своему логову, — оставался открытым. Не меньше вопросов вызывала и судьба Рогачева, который отсутствовал значительно дольше, с прошлой ночи или вечера. Быть может, он и в самом деле был сожран, словно неразумное животное (при всей моей нелюбви к Матвею Вениаминовичу, меня передергивало при этой мысли), а быть может, еще оставался жив где-то в застенках, оборудованных Златовским?
Шлюпки покачивались на небольшой волне; яркое солнце, выглянувшее из-за туч, провожало нас в дорогу. Высокие отвесные утесы на подходе к Красным гротам вздымались из морских волн грозными сказочными великанами — как я и думала, при взгляде с воды они подавляли. Жаль, конечно, что мне было не до восхищения красотами, а то бы я уже прикидывала, как бы их получше нарисовать!
В той шлюпке, где оказалась я, все гребли, кроме меня и шефа. Даже Орехов греб, и на удивление споро, не хуже Анисимовой и матроса. Его плечи мерно двигались под спортивного покроя пиджаком, в который он переоделся перед вылазкой, и сразу делалось ясно, что эти плечи мощны и надежны.
С неожиданной грустью я подумала: а ведь Марина права! Как здорово было бы принять его ухаживания. Уверена, он помог бы мне и справиться с переходом к иному образу жизни, и от матери своей меня бы защитил, как и от нападок нашего именитого общества, вздумай оно возмущаться, что наследник крупнейшего в городе состояния женился «из низов».
Но даже сама эта мысль четко показывала: нет, на ухаживания я не отвечу. Не хочу отвечать. Может быть, Никифор и идеальный мужчина, может быть, я бы и согласилась разделить с ним чувственные удовольствия, буде он предлагал бы только это — но разделить с ним жизнь я не готова. И даже не знаю, почему. Просто и сердце, и интуиция говорили: «пожалеешь!»
Наверное, Марина права и в том, что я слишком молода и сама не осознаю своего счастья (она не говорила это прямо, но подразумевала, как мне показалось). Но… Я не успела додумать, в чем состояло это «но» — шеф, сидевший на носу, сказал:
— Подплываем! Госпожа Анисимова, не пора ли всем вооруженным достать оружие?
Так мы и сделали — а заодно проверили, хорошо ли затянуты на каждом ремни спасательных жилетов. Мне на сей раз не пришлось стыдиться: перед вылазкой я забрала Прохоров пистолет из чемодана и даже проверила, заряжен ли! (Правда, шеф мне все равно об этом напомнил, но это уже мелочи.)
На сей раз граница освещенной солнцем воды и тени внутри пещеры была не так резка: хотя солнечные лучи уже прорезали тучи тут и там, день в целом оставался пасмурным. Однако пересекали мы этот терминатор гораздо более напряженно. Весла бросили все, кроме матроса, тем самым замедлив ход лодки. Сидели, сжимая пистолеты. Наверное, всем нам казалось, что, стоит только заплыть в пещеру, как серые щупальца выхлестнутся из-под воды и утащат нас вниз…
Однако серых щупальцев не было, да и вода здесь просматривалась почти до самого каменистого дна. Ну, по крайней мере, на несколько метров вниз точно было видно, дальше все затягивало зеленоватой мутью. Может быть, крохотную рыбешку и не разглядишь, но огромный морской монстр не прошел бы незамеченным.
Едва мы вплыли под своды пещеры, шеф лапой зажег электрический фонарь, который мы до этого закрепили на носу. Особой необходимости в нем пока не было: под своды первого грота проникало достаточно света. Но с фонарем лично я ощущала себя как-то увереннее. За остальных не поручусь: все молчали. Только слышался плеск весел нашей лодки и лодки, следующей за нами.
— Где была эта дверь? — спросил Орехов. — В первом гроте?
Я покачала головой:
— Во втором.
Все это я уже говорила еще на пароходе, когда мы планировали нашу скороспелую «операцию». Возможно, Никифору стало не по себе от безмолвия, через которое мы плыли.
Первый грот миновали без приключений. Второй тоже, если не считать того, что мне не сразу удалось вспомнить, где я видела ту самую железную дверцу. Видно, она была запрятана значительно лучше, чем мне показалось в первый раз, и обнаружить ее можно было только случайно, да еще когда солнце падало под нужным углом. К счастью, моя отличная зрительная память пригодилась.