— Очень хорошо, — Аня улыбнулась. — Правда, мы редко можем видеться теперь, но такое счастье, что есть телефон! Особенно сейчас, когда она приболела.

Ну, хоть здесь все ладно. Что будут реже видеться — это я даже не сомневался, мы вот с Дмитрием тоже встречаемся исключительно по делу. Однако до сих пор я могу назвать его одним из немногих моих друзей… помимо Виктуар Хвостовской, пожалуй. С которой, кстати говоря, мы наталкиваемся друг на друга во время расследований с завидной регулярностью, а так тоже, вероятно, не могли бы поддерживать тесное знакомство.

Однако коты — это коты. У нас свои понятия о личном пространстве и личных же взаимосвязях.

А о «болезни» Марины Ореховой, которая должна была разрешиться через пару месяцев, я тоже, конечно, знал. Как не знать! Многие букмекеры Необходимска принимали ставки на пол будущего наследника Ореховской империи.

— А как с Эльдаром Волковым? — продолжил я. — Вы ведь, кажется, забросили свой математический кружок?

— Да, у меня нет на него времени. Но Эльдар ко мне часто заходит. Да ладно вам, Василий Васильевич! Вы все знаете.

— Ну, допустим, знаю, — мурлыкнул я. — Но с чужих слов, а с ваших…

— А я не хочу это обсуждать! — Анна тут же захлопнулась, словно устрица при отливе. — И вообще, обсуждать там нечего!

Мы с Прохором переглянулись. Неужели поссорились? Признаюсь, мне не очень-то нравится Эльдар, но есть у меня сильное подозрение, что это нормальная отцовская ревность. Объективно говоря, этот молодой оборотень — не худшая партия для Анны. И с точки зрения характера и склонностей, и по другим соображениям, которые относятся к ведению генетики и которые изучал, например, доброй памяти Матвей Вениаминович, а после него перехватил доцент Сарыкбаев.

Конечно, я бы предпочел для Анны кого-нибудь постарше и поопытнее, кто способен был бы лучше защитить ее от жизненных невзгод. Орехов вот был бы идеальной партией. Но — не вышло, и тут уж ничего не поделаешь.

Однако если она и Эльдару дала от ворот поворот…

Я положил себе обязательно обсудить этот вопрос с Дмитрием: не заметил ли он за подопечным хандры последнее время или там ухудшения нрава? Если размолвка пустяковая, то можно попытаться помочь… хотя я и не люблю вмешиваться в такие тонкие материи.

— Хозяин, даже не думайте, — вдруг сказал Прохор.

(Я ехал на коленях у Анны, а он сидел рядом).

— О чем я не должен думать? — спросил я с самым что ни на есть естественным удивлением.

— О чем бы вы не думали, о том и не стоит! — подхватила Анна. — Вы даже урчать перестали, хотя я вас глажу!

Ну надо же! Оказывается, я урчал! Неужто теряю над собой контроль с возрастом?

Так за разговорами мы незаметно доехали до нужного дома в Аметистовом конце.

— А тут Горбановская рядом живет, — сказала Анна, выпрыгивая из экипажа.

— Жила, — поправил я. — Сейчас она перебралась в официальные апартаменты мэра, как положено.

А про себя подумал: пусть эта территориальная близость окажется чистой воды совпадением! Только участия нынешнего мэра в этом деле мне и не хватало.

Нет, с одной стороны, чем сложнее расследование, тем веселее. Но с этим я хотел разобраться быстро и чисто.

Подпольный аукцион проводился, разумеется, не в подполе, а в светлых и богато обставленных апартаментах на третьем этаже фешенебельного доходного дома. Только отсутствие всяких домашних мелочей говорило о том, что в квартире этой никто не живет и предназначена она исключительно для получения ренты.

Однако сейчас сотрудники оперативной группы уже подвернули дорогие портьеры, затоптали натертые воском полы и бесцеремонно раздвинули по углам изящные кресла и оттоманки, чтобы освободить место для переписи картин и экспертизы.

Со слов Дмитрия я так понял, что подпольный аукцион взяли уже несколько часов как, но, когда мы явились, работа была в самом разгаре. Так, в огромной гостиной, где в простенках стояли вазы Аметистовой Империи, прямо на диване, застеленном тканью, одна из сотрудниц Копылова проверяла какую-то картину на отпечатки пальцев.

Анна с любопытством крутила головой по сторонам: очевидно, впервые столкнулась с таким роскошным местом скупки краденого.

— А, Ходокова! — поприветствовала ее Иванова так, словно знала давно. Может быть, так оно и было: в конце концов, познакомились они еще во время расследования убийства Стряпухина почти два года назад. — Хорошо, что пришли! Поглядите на свою картину. Мне нужно, чтобы вы подтвердили, что она настоящая, а то заключения экспертов долго ждать.

— Да и кто лучший эксперт, чем автор, — заметил я, запрыгивая на диван, где лежала картина.

Нет, увы, от ее близости я не стал воспринимать картину лучше. Все равно она осталась для меня мешаниной странных цветов и полуразличимых форм. Разве что астарелый запах акварельной краски сделался четче. Вольно же людям рисовать что-то настолько размытое!

Аня поглядела на картину и нахмурилась.

— Это не моя.

— Да? — Иванова поглядела на картину с сомнением. — Ну, может, я спутала? Вроде, вот девушка, вот розовый сад…

— Сюжет мой, — терпеливо пояснила Анна. — И похоже на мою. Очень похоже. Но это не моя картина. Это подделка.

— Вот тебе здрасьте! — фыркнула Иванова. — А у Кахетьева в дому тогда что висит?

И действительно, что?

Наше с Пастуховым знакомство продолжилось в одном из городских трактиров средней руки, куда мы отправились обогреться и заодно обсудить свалившееся на нас дело. Точнее, дело, которое мы собственной волей решили на себя взять, хотя никто нас об этом не просил.

Тогда кофеен еще не было, поскольку кофе не вошло в Необходимске в такую моду. Но, право слово, трактиры от этих новомодных заведений ничем не отличались! Разве что вместо «аппетитного» запаха кофе рестораторы старались пропитать обеденные залы запахами сдобы и ванили ради повышения аппетита, да граммофоны еще не играли в каждом углу — то есть можно было слышать звон столовых приборов и разговоры за соседними столиками.

Памятуя об этом, я повел Пастухова в дальний угол, в отгороженную уютными диванами клетушку. То было одно из многих заведений, благоволящих к генмодам (по закону, все общественные едальни обязаны облегчать нам доступ, но на деле многие отмахиваются чисто проформенными мерами), а потому меню было выполнено на тонких фанерных листах, которые легко было переворачивать.

Пастухов пролистал его без всякого энтузиазма.

— Ну чаю, пожалуй, возьму, — проговорил он. — С бубликом.

— Позвольте вас угостить в честь начала сотрудничества, — широким жестом предложил я.

В самом деле широким: а то я не знаю, сколько способна потребить овчарка!

Пастухов поглядел на меня с нескрываемой иронией.

— Ну, можете заплатить за чай. Бублик я себе уж как-нибудь позволю.

Положительно, этот молодой служака нравился мне все больше и больше!

Когда нам принесли заказ — те самые чай с бубликом для полицейского и отварную рыбу со сливками для меня, — Пастухов сказал:

— Ну ладно, рассказывайте. Что там за система пневмотранспорта для генмодов?

Я вздохнул.

— Тут мне придется сделать экскурс в историю. Вы ведь знаете, что Большая война длилась долго, больше десяти лет?

— В гимназии учился, — буркнул Пастухов.

— Не обижайтесь, вы не представляете, с какими пробелами в образовании у клиентов мне приходится иметь дело! — взмахнул я хвостом. — А тоже вроде бы все гимназии кончали… Ну так вот. Необходимск, город маленький, оказался зажат между молотом и наковальней. Тогда-то и возникла у тогдашних отцов города счастливая идея уравнять генмодов в правах с обычным населением, чтобы пополнить ими флот и иррегулярные войска…

— Нет, это уже после войны было, — поправил меня Пастухов. — Я даты помню.

— Официально после войны сделали, а неофициально представителей сильнейших объединений генмодов зазывали в город еще во время, — снисходительно проговорил я. — Дед мне рассказывал. Он был тогда еще мальчишкой, но все же… Думаете, откуда после войны в нашем городе оказалось столько генмодных профсоюзов? Причем это никакая не тайна, об этом написано в книгах по истории… просто не тех, которые изучают в гимназиях.